Как-то я спросила восьмиклассников: «Кто из вас любит читать классику?»

Из двадцати пяти человек – три руки. Печально. Спрашиваю: «Почему не любите?». Отвечают: «Скучно! Устарела! Неинтересно! Это не про нас!».

Все чаще слышишь: «На свалку истории Толстого с Достоевским, Чехова и прочих». Приехали, как говорится…

Когда-то наша страна была самой читающей в мире. Теперь, увы, седьмая из десятки самых читающих. Согласно статистике, средний россиянин отдает книге в день 9 минут. Ничтожно мало. Мир ушел в Интернет и говорит на своем языке страшно далеком от классического. Классика осталась в библиотеках, некоторых издательствах, и слава Богу, в школе её еще изучают. Подозреваю, что в скором будущем главным предметом в школе будет английский. На нем уже давно спикают: юзают, геймятся, чатятся, френдятся, селфятся, хайпают.

«SOS! - кричит очередная мама. - Мой ребенок не читает книги! Помогите!» Потом выясняется, что этому ребенку никогда не читали сказки на ночь, не читали Пушкина, Чуковского, Толстого, не пели колыбельные песни. А это и есть великая нестареющая классика. Это роскошное доброе слово, теплое и нежное, как бархат. Это мамина любовь, ничего не требующая взамен. А мудрость? Где вы почерпнете столько мудрости?

Однажды ко мне обратился молодой человек, десятиклассник, и попросил какую-нибудь книгу о любви. О настоящей, жертвенной, смиренной, светлой и чистой. Конечно, я предложила ему Пушкинского Онегина, Куприна, Тургенева, Бунина, но он ответил, что не желает читать русскую классику, в школе, мол, надоела. Тогда я рискнула и принесла один из моих любимых романов Шарлотты Бронте «Джейн Эйр». Правда, я не думала, что молодой человек будет читать женский роман. Недели через две юноша принес роман и спросил: «Неужели бывает такая любовь?» «Так вы прочли?» - изумилась я. «Прочел. Если бы и меня кто-нибудь так полюбил…». Тогда я все же предложила «Евгения Онегина». После «Джейн Эйр» читатель согласился, хотя должен был познакомиться с ним еще в 9-ом классе. Готовых ответов из «Онегина» молодой человек не получил, потому что в отличие от зарубежной классики, русская не дает готовых ответов, в ней больше этики, чем эстетики, больше духовности, чем морали. В ней есть душа, нерв, слеза. В ней отражена вся мудрость, величие и сила духа русского народа.

Беда в том, что многие из нас не умеют читать классику, поэтому «скучно! устарела! неинтересно!». От неё ждут какого-то волшебства, тайны, экшена.

Классика — это не пилюля, которую съел и стал святым или, наоборот, пошел убивать старушек. Это не учебник, не свод законов: делай то, не делай это. Классика заставляет человека задуматься, заглянуть глубоко. В ней нет волшебства. Волшебство лишь в том, что она говорит с нами, задает вопросы. Главный из них: кто я? зачем я? а как бы я поступил? в чем смысл моей жизни? Но это не делается автоматически. Нужно так суметь прочитать классику, чтобы говорить напрямую с Пушкиным и Достоевским, с Чеховым и Пастернаком, Астафьевым, Бродским, Диккенсом и Драйзером, Брэдбери и Воннегутом. И если кто-то тебя зацепил, ты говоришь: «Спасибо, брат. Я, кажется, понял куда мне жить».

Классика дает возможность мыслить. Классика многослойна, многогранна и при вдумчивом прочтении она, как снайпер бьет точно в цель.

Удивительным образом эту многослойность чувствуют дети, и чем они младше, тем прозорливей что ли. Они могут услышать то, что слышат умудренные опытом взрослые – интонацию, какие-то таинственные вибрации — самое мощное в тексте. Сюжет для них не главное, главное, то, что между строчек. Например, спрашиваешь третьеклашек, о чем «Сказка о рыбаке и рыбке». Кто-то говорит о злой старухе, о жадности, о власти, о гордыне, о волшебной рыбке, о забитом старике. И вдруг тоненький слабый голосок с предпоследней парты: «Это же про любовь. Старик любит свою старуху, поэтому все для неё делает, а для себя - ничего. Ему ничего не надо, только, чтобы ей хорошо было, и он терпит». И ты удивленный и сраженный, точно мечом, стоишь еще мгновение и думаешь: «Вот же! Вот! Не про синее море, не про ветхую землянку, не про разбитое корыто, не про рыбку даже, а про тридцать лет и три года старика со старухой! «Со своею старухой», между прочим!» Будто эта малышка с самим Пушкиным чаек прихлебывала, и они говорили о той самой сказке. И ты радуешься, что для тебя, важной библиотечной тети, урок не прошел даром. В тебя эта малышня курносая забросила семя и еще в двадцать с лишним детских сердец. А ты думала, что ты её уму-разуму учишь, прививаешь вкус к высокохудожественному слову.

Или когда читаешь пятиклашкам «Теги» Куприна, «Баваклаву» Яковлева. Полчаса назад они еще беспечные, приклеенные к своим гаджетам, бездумно чатятся, селфятся, вдруг сидят неподвижно, молча, пораженные стрелой классики. И у рыженькой девчушки глаза наполняются слезами, и её глазам становится больно. И ты больше ничего не говоришь, не анализируешь, не обсуждаешь, потому что Куприн уже все сказал за эти пятнадцать минут, проник в сердца этик десятилеток.

А вы говорите, классика стала пережитком, архаизмом. Умерла, не нужна.

Классика не может устареть, потому как про вечное, а значит она живая. Это вечная повесть человечества. Сколько бы не существовал человек, как бы не развивался, он живет верой в счастье, в добро и справедливость. Классика поднимает эти извечные вопросы. Там нет ни одного лишнего слова. В нашей жизни много слов и много дури, а поэтому слова потеряли ценность и всякий смысл и превратились в пустые праздные звуки. Это не классика стала невостребованной, это мы мельчаем и уже не дотягиваемся до классики. Она по-прежнему терпеливо очеловечивает, учит размышлять, страдать, любить, передает мудрость предков. Время не может её состарить и умертвить. Умертвить её способен лишь человек.

Опутав себя проводами, мы словно, муха-цокотуха попали в плен модной техники, обманули свою душу, обокрали сами себя, променяв мудрость на мигающие лампочки, тумблеры, кнопочки, экраны.

Нам внушили, что модное – это и есть необходимое для жизни, что все новое лучше того, что было прежде.

А вы попробуйте погасить экраны соцсетей, новостных лент и возьмите в руки Толстого, Достоевского, Цветаеву, Оруэлла. Может тогда вы поймете, что «Война и мир» - не про войну и не про мир. Это про человека. Про тебя, про меня, про него. Настоящая литература не подчиняется законам времени и моде. И если после прочтения вы способны чувствовать чужую боль, значит в вас еще жив человек.

Вы становитесь кем-то другим, и когда возвратитесь в свой мир, то что-то в вас немножко изменится.

С. Б. Тен