Мой сосед, дядя Коля, сломал руку, аккурат в «красный день календаря». Любит у нас народ по первому гололеду что-нибудь себе сломать. Вот и дядя Коля не упустил такой возможности. Бесхлебье погнало его в магазин. Да ещё по скользкой дорожке. Коммунальщики наши в ноябре ещё в летаргическом сне находятся. Они свято верят, что зима на Урал всегда приходит вовремя, по календарю. И каждый год сводят брови в одну точку, когда эта Снежная Королева вдруг неожиданно захватывает наш городок, как татаро-монгольское иго Русь.
Дядя Коля живет один. Дочь и внуки живут на очень Дальнем Востоке, на таком дальнем, что, как говорит дядя Коля, телефон годами не ловит. Жена, Надежда, умерла десять лет назад. Так и остался старик наедине со своей пенсией. Правда, тетя Маша с пятого этажа давно питает к дяде Коле нежные чувства, но он верен памяти той единственной, с которой прожил в любви не один десяток лет. А потому с тетей Машей пенсионер только дружит. Узнав о том, что дядя Коля пал жертвой гололеда, тетя Маша взяла его на поруки. Носила ему пироги, котлеты, супчики, в магазин бегала по той же вражеской дорожке, каждый раз рискуя собой. Но тут приключилось у тети Маши счастье великое – правнучка родилась. А потому дядю Колю обалдевшая от восторга тетя Маша поручила мне, как человеку ответственному и «сердешному».
Накупив в магазине всяких вкусностей, я отправилась к дяде Коле с обходом. Уж не помню, после какой рюмки чая зашел у нас разговор о жизни.
- Жизнь, Света, стала какая-то гнусная и тупая. Э-э-х! Где ж вы мои годы юные? Вот, раньше я жених был. Или ухажор. А теперь бы я кто стал? – спросил дядя Коля, подняв брови, и складки на его лбу стали еще глубже.
- Кто? – удивленно нахмурилась я.
- Кто-кто? Партнер или бойфрееенд, - растягивая букву «е», произнес старик, взмахнув здоровой рукой. - Раньше у нас вместо секса любовь была. А теперь что?
- Что? – пристально посмотрела я ему в глаза и слегка подалась вперед.
- А теперь разврат выдают за сексуальность и умные дядьки-сексопатологи учат камасутре, демонстрируя позы. Телеящик вообще смотреть паскудно. Сериалы то пошлые, то кровавые, то тупые. А между ними рекламы… «Все впитало. Круто! Да! Не осталось и следа! Все тип-топ! Каждый день пятизвездочная защита от Олвейс!» Тьфу! Ты понимаешь, ведь памяти у меня не стало совсем. Который раз не помню, зачем в магазин пошел, куда пенсию спрятал. А тут стишок запомнил – не выдолбишь! Лучше б Пушкина стихи рекламировали что – ли… иль Лермонтова. Да у нас в России, небось, и женщин- то столько нету, сколько про прокладки реклам в день! А Петросяны эти всю страну прохохочут. Как бы плакать не пришлось, - дядя Коля пессимистично вздохнул, чертя ложкой по скатерти какие-то замысловатые фигуры. – А «Фабрика звезд»? Это ж кому в голову могло такое прийти: собрать бездарей с одним мозжечком на всех! Разве отец мой на фронте вшей кормил, а я в цеху от голода падал для того, чтобы сопливый пацан с розовыми щеками и бутафорскими грудями из ваты вместо Люды Зыкиной про большое счастье пел? А Хиля с Пьехой недоумки с мотней да девки голожопые заменили? Раньше эстрада была, а сейчас шоу-бизнес. У кого денег побольше, тот и рот открывает. «Зайка моя, я твой зайчик, ручка моя, я твой пальчик…» Тьфу! Или, вот, идешь по улице, а навстречу тебе люди идут. Другой раз, вроде, и тело красивое, и лицо смазливое, и одет, как модель, а все какое-то ненастоящее, фальшивое что ли. Не стало взгляда горящего, глаз бездонных. У Наденьки моей глаза такие были. Тонул я в них. Душа в них была. А знаешь, какое это счастье – в глазах утонуть?
Помутневшие глаза дяди Коли заблестели хрусталинками слез и стали тонуть в воспоминаниях. Кружево морщин на лице стало ещё глубже и печальнее. Старик отвернулся, делая вид, что смотрит в окно. Надрывно вздохнул, вытер глаза рукавом. Затем нацепил очки, густо перемотанные скотчем, и взял в руки ворох бесплатных газет, которые перед выборами нам щедро разбрасывают в почтовые ящики.
- «Человек, имеющий работу, не должен быть бедным!» Ну! Все правильно! Все с нами, с пенсионерами, правильно. Подыхайте, господа пенсионеры! Отработали свое! Дайте и другим богатыми побыть! А мы ведь и в войну, и в советское время не за богатство трудились… За идею, - дядя Коля посмотрел на меня тусклым безнадежным взглядом, раскрывая очередную «брехаловку».
А я ещё долго сидела у остывшего самовара, смотрела на жилистую избитую временем руку дяди Коли и думала, сколько среди нас ещё таких вот дядей колей, которых научили верить в идею. А потом идею эту сломали, растоптали и выбросили на свалку вместе с дядями колями. И они остались без веры, потому что верить в Бога им запретили. А теперь дяди коли мечутся: в прошлое уже не вернешься, в настоящем - они чужие, а будущего у них нет. Так и живут нигде, ожидая конца, отживая свое одиночество.
